Эта изнурительная гонка для его преследователей закончилась в половине десятого, когда, остановив автомобиль у большого супермаркета, он вошел в магазин и вышел из него через черный ход, оставив своих преследователей в дураках. Через несколько минут об этом узнали и Крот, и подполковник Гвоздев.
Первый разразился невероятным матом, перемежая его угрозами в адрес своих боевиков. Второй лишь мрачно стиснул зубы. Оба уже понимали, что Счастливчик просто-напросто издевался над их людьми.
В десять часов утра Счастливчик подошел к машине полковника Тарасова, стоявшей в условленном месте. Открыл дверцу и без приглашения сел в автомобиль.
— Я не думал, что меня повезешь лично ты, полковник, — насмешливо заметил Счастливчик.
— А я не доверяю даже своим людям, — усмехнулся полковник. — Подними-ка руки, я должен посмотреть, нет ли у тебя оружия. Может, ты решил разыграть из себя Рэмбо. Так вот, предупреждаю еще раз. Если кто-нибудь даже просто так, случайно, позвонит в дверь, моим людям приказано стрелять на поражение. Ты меня понял? Сразу стрелять в твою бабу. Ты не сумеешь ее вытащить. Ни ее, ни свои бабки. И не нужно посылать туда своих боевиков. Они тоже ничего не смогут сделать.
— Не пугай, — посоветовал Счастливчик, пока полковник его тщательно обыскивал, — лучше поехали. И скажи мне наконец, какой именно сейф я буду брать?
Полковник закончил обыск и усмехнулся.
— Нет, — сказал он, — еще рано. Я тебя знаю. Ты у нас можешь что угодно выкинуть. Про сейф я скажу тебе только в самый последний момент. Ты меня понял, Счастливчик, только в самый последний, когда мы поедем на дело.
— Я же должен подготовиться, — пробормотал вор, — а если там нестандартная система сигнализации? Или появится охрана? Что тогда я буду делать?
— Это уже мои проблемы, — зло сказал Тарасов, — твоя задача открыть сейф.
И снова его закрыть. И не нужно меня злить, Счастливчик. У нас впереди еще длинный день и длинная ночь.
После этого в салоне наступило молчание. Они ехали довольно долго, минут сорок, пока наконец полковник не свернул во двор обычного пятиэтажного дома.
— Она здесь, — сказал он, показывая на дом.
Он внимательно следил за лицом Счастливчика, но оно оставалось бесстрастным. Они вышли из машины. Когда они вошли в подъезд, полковник вдруг достал пистолет и приставил ствол ко лбу Счастливчика, больно вдавливая его дуло.
— Если ты попытаешься сегодня меня обмануть, — прохрипел полковник, — я тебя по стене размажу. Убью и тебя, и ее.
Счастливчик поднял руку и осторожно отвел дуло. Потом холодно сказал:
— У тебя сдают нервы, полковник. Бром пить надо перед сном. Пошли быстрее, и кончай махать своей игрушкой, как ребенок.
Тарасов убрал пистолет и повелительно кивнул ему:
— Иди первым. Они на четвертом этаже.
— Это я уже понял, — серьезно сказал Счастливчик, — обратил внимание на оконные решетки. Настоящая тюрьма.
— Умный ты, Счастливчик, — недобро сощурился полковник, — просто настоящий профессор.
Они поднялись на четвертый этаж и оказались перед стальной дверью.
Полковник позвонил в дверь. Три коротких звонка, потом один длинный. И один короткий. Было слышно, как сначала открылась одна дверь в квартире, потом вторая, стальная. Когда обе двери открылись, оказалось, что они обе стальные. В проходе стоял лысоватый мужчина с пистолетом под мышкой. В коридоре показался еще один, с автоматом в руках.
— Все в порядке, — мягко произнес Тарасов, входя в квартиру. За ним вошел Счастливчик, и дверь сразу же закрылась.
Квартира была небольшая, стандартная трехкомнатная. Оба охранника смотрели, как они проходят по коридору, входя в третью комнату. Там на диване сидела Катя, испуганно смотревшая прямо перед собой. Напротив нее сидел молодой человек, читавший газету. Рядом с ним на столике лежал пистолет. Увидев вошедших, он поднялся с кресла, убирая пистолет в кобуру, укрепленную под мышкой.
— Можешь выйти, — разрешил полковник.
Молодой человек вышел из комнаты, оставив газету на столике. Полковник сел в его кресло и поднял ту же газету, словно давая понять, что не будет мешать их разговору. Счастливчик шагнул к Кате.
— Тебя освободили, — он не спросил. Он просто констатировал факт.
Она, улыбаясь, кивнула, все еще не решаясь подняться с дивана в присутствии постороннего и подойти к Счастливчику. Она ничего не понимала: ни почему ее арестовали, подбросив непонятный наркотик, ни тем более почему ее отпустили, так и не спросив ничего про найденный в ее доме товар. Теперь она сидела на диване и со смешанным чувством надежды и страха смотрела, как Счастливчик подходит к ней.
— Здравствуй, — сказал он самым обычным тоном, словно ничего и не произошло.
Она поднялась с дивана, глядя на него непонимающими глазами. Сидевший в комнате незнакомец пугал ее сильнее, чем соседки по камере. Ей казалось, что она уже видела этого человека, который приходил вместе с другими к ней на квартиру, когда там совершенно неожиданно нашли наркотики.
— Меня освободили, — сказала она, с трудом сдерживая слезы.
— Я же тебе говорил, — кивнул Счастливчик.
Она все-таки не выдержала и с плачем кинулась к нему. Она плакала тихо, беззвучно, научившись подобному плачу в тюремной камере, где громкое выражение своего горя вызывало только насмешки и упреки сокамерниц.
Счастливчик сурово взглянул на полковника. Но тот поднял на него равнодушные, ничего не выражающие глаза и снова уткнулся в газету. Его не трогало горе молодой женщины. Ему было абсолютно все равно, как именно чувствовала себя Сорокина в тюрьме. С таким же равнодушным видом он мог принять решение и о ликвидации стоявшей перед ним пары. Полковник слишком огрубел на своей работе, привыкнув за много лет к боли, крови, слезам.