Мы узнали столько подробностей про его жизнь всего за семь-восемь дней, что могли написать целый роман. Его любовница нас немного успокоила. Она была не просто сучкой, она была наглой сучкой. Как только он уходил от нее, к ней сразу приезжал какой-то кавказец, заросший и черный. Она умно регулировала их приезды таким образом, чтобы мужчины даже не догадывались о существовании «сопостельника».
Я никогда не доверял женщинам определенного сорта. Забавно было наблюдать за ее поведением. Мне было это особенно занятно, так как в интересах дела мне не разрешали следить за самим Решко, и поэтому я в основном занимался наблюдением за его семьей и любовницей. Очень скоро мы узнали, что и мальчик не его. Он женился на женщине, у которой уже был сын: своего пасынка Решко не особенно любил. Почему-то предатели всегда бывают полным ничтожеством в постели, как будто импотенция — удел всех трусов и подлецов. Хотя, может, так и нужно. Если человек в жизни трусит и предает, то природа мстит ему и предает его самого в решающий момент. Нельзя быть полным ничтожеством и настоящим мужчиной в постели. Это две стороны одной медали.
Но его похождения, поведение его любовницы, отношения в семье — все это было не самым главным. Для нас важнее было другое — узнать, каким образом он был связан с этим паскудным делом, из-за которого погибло столько наших товарищей. Мы даже смогли «присобачиться» к телефонам его семьи и любовницы. Но ничего конкретного не услышали. А прослушивать его служебный телефон мы просто не могли. Одно дело открыть телефонную линию в обычном девятиэтажном типовом доме, и совсем другое — подключиться к служебному телефону сотрудника Министерства внутренних дел. Мы ведь не идиоты и понимали, что в наших силах.
Если бы не частые вызовы к Мотину, который просто донимал нас своим свирепым идиотизмом, все было бы не так плохо. Нас ведь было четверо, и мы вполне могли и дальше следить за Решко, если бы не постоянные вызовы Мотина.
Правда, на десятый день нашего наблюдения мы решили, что несколько увлеклись.
Он ни с кем не встречался, кроме своей любовницы и нескольких друзей, с которыми один раз сходил в сауну. Поверить в то, что его не волновал конверт, присланный нам в МУР, мы просто не могли. Он ведь точно знал об операции.
Конечно, мы могли просто захватить его и выбить из него всю правду. Но он мог действительно ничего не знать, а нам хотелось сначала выяснить, с кем именно он был связан. Но в его служебный кабинет мы попасть не могли.
Получалось, что все свои самые важные разговоры он ведет по служебному телефону в рабочее время. И мы никак не можем выйти на тех людей, с кем он связан. Сережа Хонинов снова собрал нас в баре у Славы.
— Так дальше нельзя, — решительно сказал он, — у нас ничего не получается, ребята. Если мы и дальше будем возиться с этим типом, мы ничего не узнаем, кроме очередного хахаля его бабы. Так дальше нельзя, — повторил он.
— Что ты предлагаешь? — спросил Аракелов. — Может, захватим его и хорошенько допросим?
— Никита же нам все рассказал, — недовольно поморщился Маслаков, — так у нас ничего не получится. Лучше за ним следить.
Маслаков — человек основательный и серьезный. Он вообще считает, что ни в одном деле не стоит спешить. Но у нас просто нет времени. Если мы по-прежнему будем следить, как наш подопечный ездит к любовнице и в сауну, то рискуем оказаться за решеткой, куда нас посадит Мотин. Или просто получим приказ об увольнении из органов МВД. И мы это понимаем. Но Маслаков прав, что особенно торопиться нельзя.
— А что ты предлагаешь? — спросил Сергей.
— Нужно его подтолкнуть, — предложил Маслаков.
— Как это — подтолкнуть?
— Пусть поймет, что мы за ним следим. Нужно сделать так, чтобы он узнал о нашем наблюдении. Тогда он начнет нервничать и кинется к своим хозяевам.
— А если они находятся в самом МВД? Как мы об этом узнаем? — спросил Аракелов.
— Нужно дождаться субботы и обнаружить себя в тот момент, когда он будет возвращаться из сауны, — пояснил Маслаков, — поздно вечером в субботу на службе никого не будет. А в воскресенье сотрудники министерства обычно тоже не выходят на работу. Значит, он должен будет позвонить кому-то из своих из дома. Вот тогда мы и узнаем, кому он звонит.
— Рискованный план, — нахмурился Хонинов.
— Очень интересная идея, — загорелся Аракелов, — так и нужно сделать.
— Опасно, — снова засомневался Хонинов. Он стал гораздо рассудительнее и строже после смерти Звягинцева. Как будто принял на себя его заботу о группе. — Мы вызываем огонь на себя.
— Иначе не получится, — снова загорячился Аракелов, — а так мы узнаем, кому он позвонит. Он обязательно должен нас увидеть. И узнать Никиту.
— Нет, — решительно сказал Хонинов, — Никиту мы пока подставлять не будем.
Пусть он не догадывается, кто именно за ним следит. Пусть помучается. Но сама идея неплохая, хотя и очень опасная.
— Да, — вздохнул Маслаков, — я много над ней думал. Никиту показывать никак нельзя, он у нас в запасе должен остаться. Пусть Решко просто заметит, что за ним следят.
Вообще-то этот подполковник давно должен был заметить наблюдение, если бы не был таким самовлюбленным индюком. Мы ездим за ним по всем городу на одной машине, на белом «жигуле» Аракелова. Машина принадлежит его брату, а поскольку у него несколько автомобилей, он разрешил поездить на ней Аракелову. Заметить одну машину, которая тебя ведет, совсем нетрудно. Но для этого нужно хотя бы иногда обращать внимание, кто именно за тобой ездит. А наш полковник вообще не любил смотреть назад. Он, видимо, считал, что смерть Звягинцева и наше отстранение от работы окончательно нас деморализовало.